Собор Московский 1654 года.

Собор Московский 1654 года. Прошло немногим более года с того дня, когда в начале Великого поста 1653 г. патриарх Никон разослал по храмам Москвы свою знаменитую «Память» (указ) о введении новых обрядов. Мужественные защитники церковной старины - протопопы Аввакум, Даниил, Иоанн Неронов и прочие, посмевшие выступить против своеволия всесильного владыки - были арестованы и сосланы. Из поборников древлего благочестия на свободе остались только престарелый царский духовник Стефан Внифатьев и Павел, епископ Коломенский и Каширский, которых спасало лишь их особое положение. Никон, расправившись со своими главными обличителями и почувствовав себя вольнее, решил созвать церковный собор и, прикрываясь его авторитетом, «законно» продолжить реформы. В конце марта - начале апреля 1654 г. по предложению патриарха царь Алексей Михайлович созвал в Москве собор, чтобы рассмотреть и отменить «нововводныя чины церковныя», то есть те русские чины и обряды, которые отличались от греческих. Никон был человеком необразованным и полностью доверялся малорусским и греческим «советникам», которые уверяли, что обрядов подобных московским Восточная церковь не знает. Историк Н.Ф. Каптерев писал, что патриарх, действуя по чужому наущению, «русские церковные чины, несогласные с тогдашними греческими, прямо называет на соборе неправыми и нововводными, между тем как в действительности это были правые, старые греческие чины и обряды, некогда перешедшие на Русь от православных греков и у нас неизменно сохраняемые».

На собор Никон постарался созвать лишь тех лиц, «от которых не ожидал себе никакого противоречия, которые дрожали перед всемогущим патриархом и не отваживались на заявление своих, неугодных ему мнений» (Н.Ф. Каптерев). Прибыли пять митрополитов: Макарий Новгородский, Корнилий Казанский, Иона Ростовский, Селивестр Крутицкий, Михаил Сербский; четыре архиепископа: Софроний Суздальский, Маркел Вологодский, Мисаил Рязанский, Макарий Псковский и коломенский епископ Павел. Также на соборе присутствовали одиннадцать архимандритов и игуменов, тринадцать протопопов и несколько приближенных царя. Собор проходил в Кремле, в обширном, светлом зале Златоверхого теремка царского дворца, где обычно происходили заседания Боярской думы.

На соборе выступали только царь и патриарх, прочие же присутствовавшие молчали, не смея им перечить и одобряя все решения единогласно. Впрочем, единодушие соборян было куплено Никоном. Современник тех трагических событий, соловецкий инок Епифаний, пустозерский соузник протопопа Аввакума, писал, что «на цене продал Никон веру христианскую, и рук ради (ради подписей) по сту рублев коемуждо епископу дарствовал за молчание, кроме Павла епископа». Никон не дал денег владыке Павлу потому, что еще до собора знал о его решительном несогласии с начатою реформою. Н.Ф. Каптерев считал, что причиною удивительного единогласия соборян был тонкий психологический ход, предпринятый царем и патриархом: «На соборе, кроме подбора известных лиц, предприняты были и особые меры, чтобы решение поставленных Никоном вопросов совершалось обязательно в известном наперед Никоном и царем предрешенном смысле... На соборе 1654 г. царь первый подает голос, а за ним и все другие за такое или иное решение поставленного Никоном вопроса. И царь делает такой необычный для него поступок, конечно, с особою целью, чтобы своим подавляющим авторитетом предупредить со стороны собора возможность отрицательного ответа на поставленный Никоном вопрос. Расчет был верный».

Заседание собора началось с выступления патриарха. Обращаясь к соборянам, лукавый Никон заявил: «Праведно есть и нам всяку церковных ограждений новину потребляти, видящим новины всегда виновны бывати церковнаго смятения же и разлучения, но уставом последовати святых отец». Вслед за тем Никон приказал прочитать, если не сам прочитал, соборное деяние или грамоту восточных архиереев, собиравшихся в Константинополе в 1593 г. и утвердивших патриаршество на Руси. При чтении этой грамоты все присутствовавшие вновь слышали слова, приведенные уже Никоном, что должно истреблять всякие новины в Церкви, а все преданное святыми отцами сохранять без всякого повреждения, приложения и изменения. Никон, выступая якобы против церковных новшеств и являя мнимую верность древлему благочестию, на самом деле готовился предложить собору новые обряды, доселе неведомые и небывалые. К сожалению, большинство иерархов не уразумели коварства патриарха и безропотно пошли за ним, за исключением епископа Павла Коломенского.

После патриаршего обращения соборянам был задан первый вопрос: «Новым ли нашим печатным служебником последовати или греческим и нашим старым, которыя купно обои един чин и устав показуют?» Царь, а за ним и покорные иерархи ответствовали: «Достойно и праведно исправити противу старых харатейных и греческих». После этого собору было предложено несколько примеров, свидетельствующих о различии русских и греческих обрядов (о времени служения воскресной литургии, об отверстии царских врат до великого входа, о положении мощей при освящении церкви и проч.). Всякий раз, говоря об этих отличиях, Никон предлагал переменить их по греческому образцу, ложно ссылаясь на древние книги, а собор неизменно давал на это свое согласие: «И мы такоже утвержаем быти, якоже греческия и наши старыя книги и уставы повелевают»; «Быти по правилом святых отец и по уставу, якоже древнии потребники пишут».

Но вот Никон предложил собору обсудить вопрос о земных поклонах на великопостной молитве Ефрема Сирина: «Во уставех греческих, и в наших старых написано о поклонех в великую Четыредесятницу, а в новых не против греческих и старых положено и о сем должно есть истинно испытати». Соборяне уже послушно отвечали: «Положите против древних уставов», как тут отважился встать и произнести речь епископ Павел Коломенский. По свидетельству современников, святой Павел был весьма образованным и начитанным человеком, прекрасным знатоком священного Писания, отеческого Предания и церковного Устава; «муж свят и разума святых писании исполнен бе» (Повесть о боярыне Морозовой), «бе же той епископ читатель Божественнаго писания и добре веды наставляти к Богу шествующия» (Житие Иллариона Суздальского). Именно обширные знания, непоколебимая уверенность в истинности древнерусского благочестия и несомненное упование на Всемогущего Господа подвигли святителя выступить против лжи Никона и его клевретов.

Судя по всему, святой Павел заранее готовился к выступлению. В своей речи он высказался в защиту церковного предания — великопостных поклонов, при этом свои слова владыка аргументировал ссылками на два древних рукописных устава. Архидиакон Павел Алеппский, посетивший Россию в 1654-1656 гг. в свите своего отца, антиохийского патриарха Макария, и написавший книгу об этой поездке, сообщает, как говорил коломенский епископ Павел на соборе: «С того времени, как мы сделались христианами и получили правую веру по наследству от отцов и дедов благочестивых, мы держались этих обрядов и этой веры и теперь не согласны принять новую веру!».

Слова святого епископа Павла не были услышаны, и собор, уступая давлению царя и патриарха, дал согласие на справу русских книг. Павел Алеппский сообщает, что, когда все архиереи прилагали свои подписи к соборному постановлению, «коломенский епископ, будучи нрава строптивого, не хотел ни принять и одобрить этот акт, ни приложить свою руку, не говоря уже о том, чтобы дать свое засвидетельствование». Однако найденная на соборе формулировка («впредь быти исправлению в печатном тиснении Божественным книгам против древних харатейных и греческих книг: уставов, потребников, служебников же и часословов»), не содержала в себе ничего еретического, и поэтому святитель все-таки поставил свою подпись под соборным деянием. Впрочем, под подписью владыка Павел добавил следующие слова, непреклонно оговаривая свое особое мнение о поклонах: «А что говорил на святем соборе о поклонех и тот устав харатейной во оправдание положил зде а другой писмяной» . Как теперь достоверно известно, исправление книг, одобренное собором, последовало отнюдь не по древним византийским и славянским рукописям, как того требовало соборное решение, а по новогреческим униатским книгам, изданным в католических типографиях Европы. Новые переводы сверялись и исправлялись по униатским же «ляцким требникам», напечатанным на Украине и в Белоруссии. Единственным критерием такой «справы» были слова Никона, обращенные к главному справщику Арсению Греку: «Печатай, Арсен, книги как-нибудь, лишь бы не по-старому», При этом справщики лживо уверяли христиан, что правят книги по древним рукописям. Так, на-пример, в предисловии к первому служебнику Никона, изданному в 1655 г., они утверждали, что «исправися сия Божественная книга служебник с древних греческих книг святыя горы Афона и прочих, и харатейных славенских». На самом же деле это был перевод новогреческого служебника, напечатанного в Венеции в 1602 г. Кроме того, самое дело справы было поручено «искусным мужам» - людям весьма сомнительным, таким, например, как прожженный авантюрист Арсений Грек, неоднократно менявший свое вероисповедание. К тому же новые справщики оказались весьма бездарными переводчиками - их тексты отличались нелепым буквализмом и изобиловали ошибками, которые никониане исправляют по сию пору.

Древлее православное благочестие, принятое вместе с христианством от греков, веками бережно и неизменно сохраняемое на Святой Руси, было не только отвергнуто и заменено новым церковным чином и уставом, но еще и объявлено ложным, еретическим, почти нечестивым. Сторонники реформ Никона дошли до того, что обвинили древнерусских святых и всю нашу Церковь в глупости и невежестве: «Глупы-де были и не смыслили наши русския святыя, не учоные-де люди были, - чему им верить? Они-де грамоте умели!» (Житие протопопа Аввакума). Именно это смутило и поранило народную совесть.

Настоящим символом этой раненой народной совести можно считать святителя Павла, который, увидев, что книжная справа грозит разорить древлее благочестие, отказался от своей подписи под соборными деяниями: «мнози бо тогда ревность показываху о православии, иже последи засвидетельствоваша кровьми своими, еже излияша за православную веру, - яко блаженный и боголюбивый епископ Павел, загладив своя подписания, в новгородских пределех сожжен бысть» (Житие Корнилия Выговского).

Епископ Коломенский был единственным русским архипастырем, посмевшим открыто выступить против реформы Никона и сумевшим однозначно решить для себя сложнейшую дилемму: «остаться ли на епископской кафедре паствы или пойти с паствой без кафедры» (В.О. Ключевский). В июле-октябре 1654 г. по Господнему попущению Русь, забывшую Бога, оставившую отеческое благочестие и последовавшую за Никоном, постигла страшная кара - опустошительная моровая язва (чума). Современники воспринимали эту ужасную эпидемию именно как Божье наказание: «в то время Никон-отступник веру казил и законы церковныя, и сего ради Бог излиял фиал гнева ярости Своея на русскую землю; зело мор велик был, неколи еще забыть, вси помним» (Житие протопопа Аввакума). Для вразумления Руси Господь явил еще одно грозное знамение — полное солнечное затмение 2 августа 1654 г.: «солнце померче, от запада луна подтекла, являя Бог гнев Свой к людям» (Житие протопопа Аввакума). Но все было тщетно.

Календарь РПСЦ. 2004. С. 118-120.